Неожиданный идеологический манифест — недавний грандиозный фильм Мартина Скорсезе “Банды Нью-Йорка”. Начавшись как замечательная, но все же “еще одна” авантюрно-криминальная драма, посвященная вражде ирландцев и англосаксов в Нью-Йорке середины девятнадцатого столетия, ближе к финалу картина эта вдруг перерастает рамки заданного конфликта и взрывается подлинным, оглушительным марксизмом-ленинизмом. В городе вспыхивает уличный бунт, навстречу расстреливающим рабочих войскам идут вместе и кельты, и Wasp-ы — надуманное этническое противостояние внезапно утрачивает всякий смысл, и бедные всех кровей умирают в борьбе с капитализмом. Странная история для современного американского кинематографа. Зато более чем синонимичная всему произошедшему в Москве в октябре, 11 лет назад.

Всякий живущий в современной России хоть тайком, да чувствует, что это фиктивное, ненастоящее государство. У так называемой “РФ” нет своей символики — не считать же таковой смесь из трехцветных ленточек с очередным изделием вечноползущего гимнюка? У “РФ” нет национального суверенитета — вместо него дана внешняя легитимность, ярлык, который местные князьки и царьки получают в Овальном Кабинете (говорят, даже само провозглашение “независимости” России состоялось аккурат в день рождения Дж.Буша-старшего).

Впрочем, дабы не петь в унисон с правоконсервативными идеологами, замечу, что альтернативой этому ярлыку в рамках существующего “имперского” государства может быть только ничем уж не ограниченное бесчинство самовластной бюрократии, для которой Россия всегда была оккупационной территорией не в меньшей, а в значительной большей степени, нежели для очередного Збигнева Бжезинского. К национальному суверенитету все эти цари, полковники и краснолицые заведующие ЖЭК-ом так же мало причастны, как и консультанты из города на Потомаке. В этом смысле будущей России не нужно “ни мэров, ни пэров”.

И главное: у “РФ” нет вообще никаких культурно-исторических оснований, легитимных праздников, памятных дней. Наследником русско-немецкой монархии “РФ” является только по окарикатуренной сути, но никак не по формальному преемству, к СССР “РФ” не имеет вовсе никакого отношения, обратить события 1991 года (во многом позорные) рождением нации закономерным образом не удалось, а ельцинская Конституция и вовсе никем не воспринимается всерьез. Иными словами: РФ — это временно.

Однако откуда возьмется Россия настоящая? Где тот фундаментальный кризис, благословенный слом, те родовые муки, в которых было дано новое начало процессу национальной истории? Теперь уже можно указать четкую дату: 21 сентября — 4 октября 1993 года. То был первый момент “со времен Гостомысловых”, когда масштабный и примиряющий классы общественный протест был выстроен вокруг народного представительства, действительного русского парламента, каким, в отличие от балаганной Думы, был Верховный Совет. Напомню, что в 1918 году разгон Учредительного Собрания, а равно и прежние аналогичные меры Николая Кровавого подобной реакции не вызывали. Но с 1989 по 1993 год мы прошли большой путь к тому, что можно назвать подлинной национальной субьектностью — и только откровенно диктаторские действия архаичной, зацентрализованной власти свердловско-африканского царька смогли временно оставить Россию в ее прежнем положении “самоколонии”.

Колониальные “реформы” 1992 года вошли в немедленное противоречие с “демократией”, именем которой клялись прохвосты-министры, но именно оставшаяся по другую сторону баррикад демократия эта, а вовсе не “отеческий” кнут, есть первый признак сложившегося государства с народным суверенитетом. Таким образом, в русской истории, прежде мерявшей деспотизм исключительно другим деспотизмом, все впервые стало на свои места. Либералы обнажили палочно-пыточную суть своего режима — националисты и коммунисты, напротив, обратились к защите парламентаризма. Именно так оно и бывает во всем мире — и для России эти события — предвестье.

Мне скажут: какое же предвестье, когда само восстание — проиграло? Да, несмотря на огромные шансы победить днем 3 октября, инициатива была упущена в бесплодных попытках завладеть телевидением. Бунтующие купились на синдромы массового сознания, поверив басням о том, что сердце современной власти — в Останкино, и что контроль над ТВ нечто решает. Возьми они, напротив, штурмом Кремль, и утрать Ельцин свое положение хозяина настоящего символического центра страны — все повернулось бы иначе, и воинские части поддержали бы другую сторону.

Однако сослагательное наклонение неуместно здесь cовсем не потому, что оно якобы неуместно всегда. Дело в том, что именно поражение революции октября знаменует ее грядущую символическую легитимность. Так, 1917 год стал возможен как законный наследник разгрома 1905-го, а в общемировом смысле продолжив дело уничтоженной Парижской коммуны. Возродится и русский парламентаризм, однако для этого сначала должна погибнуть его пародия, созданная в декабре 1993-го. В этом смысле никому, кроме Немцова и Хакамады, потерявших сладкую возможность “оппонировать из кресла”, не может быть жалко ликвидированной Путиным Думы — никакой связи с избирателями, никакого влияния на социально-экономическую жизнь страны она не имела все десять лет своего непристойного существования.

Есть также много разумных претензий к личностям “вождей” восстания. Действительно, Руцкой и Хасбулатов никоим образом не могут быть признаны за мудрых и деятельных лидеров. Во многом их поведение и привело к печальному исходу противостояния. Однако самая суть конфликта была: столкновение либерального, а значит замкнутого на личности (идоле) Ельцина режима — с принципиально антивождистски настроенным обществом, пришедшим защищать единственный в русской истории состоявшийся общенародный парламент. Никакой личной поддержки летчиков и горцев в этом не было вовсе, а потому их диктатура не могла вырасти из этого сопротивления.

Шовинистические восторги по поводу “русского народа”, столкнувшегося якобы в 1993-м с инородцами, также ни на чем не основаны. Русских с ельцинской стороны было ничуть не меньше, да и вообще конфликт этот, в отличие от вредно-пещерных этнических столкновений, был исключительно социальным. Свежесозданная элита должна была отстоять свое право грабить, прибегнув в репрессивным и антидемократическим мерам против как правых, так и левых — состояться в качестве старых, а вовсе не новых правителей России. Жаль в этом смысле только тех обманутых, так ничего и не понявших людей, что в октябре пришли к Моссовету, а уже через семь-восемь лет мерзли на митингах в защиту НТВ.

Однако всевозможные “меры”, как сейчас уже видно, загнали очередное самодержавие в тупик. Впервые обозначив себя в 1993-м как власть, полномочия которой никак не связаны с народом, а оформляются вполне самодостаточным образом, кремлевские гангстеры стали распространять вокруг себя воронку все большей и большей всепожирающей виртуальности. Псевдо-Дума, псевдо-пресса, псевдо-партии, псевдо-Чечня, псевдо-патриотический президент, тяп-ляп изготовленное псевдо-общество — подобное нагромождение мнимостей приводит только к одному: одновременному и сокрушительному низвержению всех фантомов в одну яму. Просто потому, что народишко попался хоть и тощий, но цивилизованный, советский.

Игры в мелкопоместный Гондурас больше не пройдут — Гайдар и Чубайс все-таки делили заводы и вышки, а Зурабов и Греф всерьез намерены закрывать школы и больницы. На том они и погорят, но нужно помнить, что легализация этой антисоциальной воронки случилась в том самом октябре. Все это время она только разрасталась. Апофеозом же недоистории, начавшейся 11 лет назад, стали новейшие заявления молчавшего до сих пор Суркова — в том смысле, что сам господин пропагандист настолько не верит ни единому своему слову, что это, увы и ах, бросается в глаза. Диагноз: Протопопов и Манасевич-Мануйлов, скользкий 1916 год.

Впереди у них — только судороги. Дума может еще попытаться напоследок отобрать у нас 7 ноября, Кремль может назначить, сменить и еще раз назначить своих халдеев, в Чечне опять найдут посох Гэндальфа-Масхадова, ФСБ раскроет коварный заговор абреков, Михаил Леонтьев обругает Европарламент и Госдепартамент, а потом они закроют еще одну газету и снова вознегодуют на ужасную “пятую колонну”. Уже не поможет. Для того, чтобы защитить никому, в сущности, не нужное и никем по-настоящему не поддерживаемое глиняное Государство в ситуации продолжающихся социальных “реформ”, нужно будет обеспечить ему такие легионы не сдающихся за стодолларовое подношение стражников, каких у вертикальмейкеров никогда не будет. А значит, нас неизбежно ждет болезненное, но необходимое России историческое обновление. Хотелось бы верить, что это усилие не будет стоить стране жертв 1917-го, и даже 1993-го года , но это зависит исключительно от вышины того штабеля дров, что еще успеет наломать нынешняя власть.

Сорванные и сброшенные вниз триколоры, долгожданный красный флаг над взятой лужковской мэрией, ОМОН, спасающийся бегством от “Трудовой России”, единство коммунистов, националистов и демократических депутатов Верховного Совета против столько раз возрождавшейся диктатуры — вот то рождение нации, о котором столько слов было сказано впоследствии. В этом смысле даже те немногие честные русские либералы, что ассоциируют себя с идеей политической свободы, а не с колониальным движением “назад, в рабские плантации государя Николая Павловича”, будут вынуждены признать как правоту защитников Белого Дома, так и преемственность того курса, что идет от танков 4 октября к власти “Владимира Владимировича”. “Америка родилась на улицах” — таким был девиз фильма Скорсезе. Россия родится из октября 1993 года — таким окажется смысл давно прошедших трагических событий, о которых нам еще не раз придется вспомнить.