22/09
21/09
13/09
10/09
07/09
04/09
02/09
31/08
25/08
22/08
19/08
18/08
14/08
09/08
05/08
02/08
30/07
28/07
26/07
19/07
15/07
11/07
10/07
06/07
03/07
Архив материалов
 
Причина экономического коллапса

Прежде чем переходить к истории шоковой терапии, вспомним вопрос О.Бендера, обращённый к рыжекудрому Балаганову: «Скажите, Шура, честно,  сколько  вам  нужно  денег  для счастья?»  Представим теперь, что мы не Остап Бендер, а Егор Гайдар накануне 2 января 1992 года. Управляемость экономики в значительной мере потеряна, а вместе с ней – и возможности для планомерной тонкой корректировки; требуются более быстрые, пусть и неоптимальные, действия. Для того чтобы неизбежный экономический рост после широкого введения рыночных инструментов был актуален для ныне живущего поколения, надо, чтобы начался он не с нулевой точки. А для этого надо было не допустить спада, то есть обеспечить, чтобы подавляющее большинство предприятий (которые и обеспечивают производственную деятельность в экономике) сохранило производственную деятельность и было готово к тому, чтобы начать выпускать современную конкурентоспособную продукцию сразу после окончания «перехода к рынку». Тогда перед нами предстаёт вопрос, в чём-то аналогичный вопросу Бендера: «Что нужно предприятию для полного счастья?». Ну, если не для счастья, то, хотя бы, для сохранения основных производственных показателей. Итак, предприятию нужно:


1)    Обеспечить сохранение спроса на продукцию данного предприятия в таком объёме, чтобы ему не пришлось нарушать целостные технологические циклы, соответствующие масштабу производства, при котором деятельность предприятия экономически оправдана. В случае обрушения спроса на продукцию данного предприятия проанализировать, насколько важно производство соответствующего товара для целостности экономики и социальной стабильности, и дотировать, если нужно, его производство.

2)    Удерживать цены на сырьё, комплектующие и коммунальные услуги для данного предприятия так, чтобы при цене спроса, отвечающего п.1), оно не попадало в условия ценового дисбаланса. В случае если цены на сырьё, комплектующие и коммунальные услуги, выравнивающие спрос и предложение, ставят предприятие в условия ценового дисбаланса, дотировать производство для покрытия повышенных издержек или регулировать равновесные цены каким-либо другим образом, например, через таможенные пошлины и контроль цен естественных монополий. (Напомним, что, по условиям задачи, в рамках ускоренного перехода к рынку при Гайдаре мы решаем отказаться от принудительного планирования товарооборота. Поэтому поставки смежников и прочее должны осуществляться добровольно, по ценам, уравнивающим спрос и предложение.) В случае, если либерализация внешней торговли нарушала прежний баланс спроса и предложения по ключевым товарам экономики, внешнюю торговлю этими товарами надо было ограничить так, чтобы удержать прежний баланс.

3)    Обеспечить выполнение двух вышеперечисленных условий для главных поставщиков и смежников.

Как мы увидим далее, реформаторские правительства Е.Т.Гайдара и В.С.Черномырдина не только не выполнили ни одно из этих условий, но даже не ставили своей целью их выполнение. Каждое их крупное действие по либерализации цен, открытию рынков, отказу от государственных закупок, изменению бюджетных параметров было направлено на нарушение указанных условий для очередной крупной группы промышленных предприятий, а сворачивание их хозяйственной деятельности влекло очередной обвал для новой группы предприятий. Эти действия мы рассмотрим именно в том порядке, в котором привели, но сначала представим основную модель.

На наш взгляд, основной причиной (хотя, конечно, далеко не единственной) экономического коллапса в России в начале 1990-х стала неоптимальность системы цен и налогов, повлёкшая тяжелейшие недостатки в механизме распределения национального дохода. Важно также то, что эта неоптимальность (или, другими словами, этот дисбаланс) сохраняется поныне и является, по нашему мнению, важнейшим фактором, тормозящим экономическое развитие и улучшение структуры народного хозяйства. Хронический дисбаланс цен, налогов и спроса в российской экономике, ведущий к неадекватному распределению национального дохода, – один из важнейших факторов продолжающегося провала во многих отраслях, и одна из причин высокой инфляции, непрекращающейся из года в год.
Сначала раскроем, что мы понимаем под спросо-ценовым дисбалансом. Это такое состояние экономики, когда в рамках одной хозяйственной системы на продукцию разных отраслей, предприятий и регионов сложилось соотношение спроса и цен, которое делает невозможной нормальную воспроизводственную деятельность жизненно важных для страны предприятий, отраслей или агломераций (региональных экономических подсистем) по одной или нескольким из следующих причин:
4)    зарплата работников (оплачиваемая из выручки предприятий) не обеспечивает минимально достойного по меркам данного региона или профессиональной группы материального обеспечения для работника и иждивенцев (с учётом того, что экономически активное население составляет примерно половину всего населения, в первом приближении можно грубо определить, что нормальной зарплаты одного работающего должно быть достаточно для двух человек – самого работника и одного иждивенца; далее мы внесём поправку в это грубое правило);
5)    из выручки предприятия после покрытия всех издержек нельзя выкроить сумму, достаточную для воспроизводства основных фондов предприятия либо их обновления в соответствии с технологическим ростом конкурентов (отметим, что требования к зарплате и обновлению фондов применяются к цене после вычета всех налогов, выплачиваемых предприятием);
6)    минимально возможная цена произведённой продукции при удовлетворении двух предыдущих требований к зарплате и обновлению фондов оказывается заведомо выше цены на импортный аналог;
7)    или, минимально возможная цена при удовлетворении первых двух требований оказывается выше оптимальной цены спроса, то есть при таком уровне цены спрос на данную продукцию уменьшится и не допускает функционирование данного предприятия или отрасли с прежним масштабом производства.
Отрасли, предприятия или территории, для которых применимы один или несколько из вышеперечисленных критериев, как бы выпадают из экономики. Они "не жильцы", ибо никто не будет вкладывать средства в развитие таких предприятий, большинство работников разбегутся с таких предприятий при малейшей возможности, а в случае поднятия цены их продукция становится неконкурентоспособной с импортом или просто перестаёт раскупаться населением из-за дороговизны.
Указанные явления, приводящие к вымиранию отдельных предприятий или отраслей, имеет место в любой экономике. В развитых странах с их дорогой рабочей силой практически не осталось трудоёмких малопроизводительных производств, отвечающих вышеуказанным признакам: занятые там работники, с пользой для себя и для страны, давно перешли на работу в более высокопроизводительные отрасли. Но проблема заключается в том, что в России такой дисбаланс принял масштабы, угрожающие целостности всей экономики и вычеркивающие значительную часть населения как "неэффективного в условиях рынка": перейти на более высокопроизводительные рабочие места оно не может «по причине отсутствия таковых». Ниже мы покажем на статистических данных, что ситуация в российской экономике кардинально отличается от состояния экономик развитых стран как масштабами этого дисбаланса, так и его характером. Во-первых, слишком большая часть экономики стала нежизнеспособной в новых условиях, что выбросило значительную часть населения из экономически полезной деятельности (даже если она и была малопроизводительной), а в высокопроизводительной экономической деятельности сразу занять столько людей невозможно. Во-вторых, что ещё хуже, жизнеспособность предприятий и отраслей при новой системе цен не соответствовала их реальной производительности, их пользе для экономики страны. А именно, в отличие от развитых стран, отмирали, в основном, не трудоёмкие малопроизводительные производства, а наиболее развитые и перспективные, причём новые рабочие места приносили стране меньше продукции, чем ликвидируемые. Тем самым, сложившиеся при новой системе ценовые сигналы создают антистимулы к такому экономическому развитию, которое было бы наиболее выгодно для страны. В-третьих, развитие событий по описанному сценарию не было неизбежным следствием введения рыночных инструментов «вообще» – напротив, именно конкретные регулирующие решения правительства спровоцировали ситуацию, когда распределение доходов в экономике создавало массовый дисбаланс, в то время как другие решения помогли бы избежать этого. Такой дисбаланс не является и неизбежным следствием низкой производительности или технологического отставания экономики, ибо низкая производительность факторов производства в данной стране, при нормально функционирующем рынке, только задаёт более низкие доходы на эти факторы (например, зарплаты), но не делает вообще невозможным их полезное приложение. Мы выдвинем и обоснуем гипотезу о том, что именно ценовой дисбаланс стал самой важной причиной обвала в российской (и, шире, в постсоветской экономике) в начале 90-х, а также продемонстрируем на самых свежих данных, что проблема ценового дисбаланса по-прежнему остаётся более чем актуальной. Используя доступные статистические данные, мы покажем, как изменялись основные экономические показатели, установим и проследим причинно-следственную связь между различными аспектами экономической деятельности.
Обоснование модели
Для выявления причин коллапса отечественной экономики нам придётся, не останавливаясь отдельно на микроэкономике или макроэкономике, комбинировать элементы одной и другой в модели, построенной на анализе поведения различных отраслей народного хозяйства в 1990-е годы. С чем связана такая странная комбинация?
Чтобы обосновать наш подход, процитируем учебник «История экономических учений» [(10) c.444].
«Часть советологов… полагает, что причиной провала [реформаторских действий экономической команды Горбачёва] явилась как раз постепенность, чрезмерная осторожность и растянутость проведения рыночной реформы. Эти советологи отмечают многочисленные ошибки правительства СССР, однако главную причину видят в «нерешительном», «колеблющемся» подходе к проведению мероприятий.
Концентрированным выражением [этой] позиции явился доклад большой группы советологов, подготовленный в конце 1990 г. под эгидой МВФ, МБРР, ОЭСР, ЕБРР…
Авторы доклада дали развёрнутый анализ программы реформы СССР «Основные направления…» и пришли к выводу, что содержащийся в ней «нерешительный сценарий» не обеспечивает ни стабилизации экономики, ни перехода к рынку. Авторы доклада выдвинули собственные рекомендации, сводящиеся к немедленной либерализации цен, введению жёсткого режима экономии, приватизации мелкой и средней собственности. Главная же их рекомендация – «ускоренная интеграция СССР в мировое хозяйство» путём либерализации внешней торговли, инвестиций и введения конвертируемости рубля. Только после проведения этих мер Советский Союз мог рассчитывать на приток иностранных инвестиций. Таким образом, эксперты МВФ не подвергали сомнению сам принципиальный метод перехода от централизованно-плановой системы хозяйствования к рыночной – метод либерализации. При этом методе роль государства сводится к тому, чтобы устранять плановые и административные системы управления, вырабатывать законодательные рамки рынка, а сами предприятия должны на свой страх и риск создавать новую, рыночную систему взаимоотношений.
Однако реакция предприятий на либерализацию оказалась неожиданной для экспертов (как и для правительства СССР). Повышая цены, предприятия одновременно стали разрывать взаимные связи, сворачивать производство. Это был провал не только экономики СССР, но также и западной экономической науки…».
Заметим, что выводы учебника относительно «экономики СССР» и «западной экономической науки» вызывают удивление. Из того, что конкретная группа экспертов МВФ обещала процветание аборигенам из СССР, как только те проведут тотальную либерализацию, никак не следует, что «западная экономическая наука» «вообще» обещает что-то подобное. Возьмём, например, проблему сворачивания производства и взаимных связей советскими предприятиями. Никакая «западная экономическая наука» не утверждает, что они бы сохранили прежнее производство и прежние хозяйственные связи. Если на то пошло, то «западная экономическая наука» обещает, что фактические руководители предприятия будут стремиться к максимизации своих доходов. Но насколько это соответствует максимизации производства на предприятии и наращиванию хозяйственных связей? Общего ответа «западная экономическая наука» не даёт, да и не может. Она утверждает, что ответ зависит от конкретной обстановки, в которой оказалось предприятие – от условий сложившегося рынка, на котором действует данное предприятие. Мы уже привели две классические ситуации, в которых «западная экономическая наука» прогнозирует спад производства при отмене ценового контроля. А если производственная деятельность на данном предприятии становится хронически нерентабельной, а исправить это за приемлемую цену нельзя, то «западная экономическая наука» как раз предсказывает, что производственная деятельность прекратится. Поэтому, прежде чем утверждать, что «западная экономическая наука», якобы, не могла предвидеть хозяйственное поведение советских предприятий в годы реформы, нужно проверить: а действительно ли максимизация производства соответствовала максимизации доходов управляющих предприятия или, напротив, сворачивание производства было выгодно и руководителям, и работникам предприятий из-за их хронической нерентабельности? Самое интересное, что мало кто из критиков реформы решается на такую проверку. Куда легче критиковать «западную экономическую науку» «вообще» – не надо знакомиться с судьбой отдельных предприятий и проверять полученные гипотезы на статистических материалах.
Но как проверить гипотезу о движении рентабельности российских предприятий? Очень часто для такой проверки обращаются к макроэкономическому анализу, основанному на рассмотрении агрегированных параметров, для всей экономики сразу. Именно на таком анализе строилась финансово-кредитная политика (ФКП) российского руководства. Сущность этой политики, продолжающейся, к слову, и по сей день, заключается в абсолютном приоритете формальных финансовых показателей над практическими нуждами страны и экономики, то есть отдельных предприятий и людей. Подобная фетишизация голых, абстрактных чисел отчего-то получила в России название «монетаризма», хотя к теории Милтона Фридмана российская макроэкономическая политика имеет весьма опосредованное отношение. Во главу угла ФКП в России поставлена «борьба» за поддержание одного или нескольких агрегатных параметров на определённом уровне, считающемся «разумным» или «оптимальным». После обвала 1992 года такими параметрами стали валютный курс рубля и уровень инфляции. Слепое следование идее стабильности этих двух показателей уже неоднократно приводило к серьёзным экономическим трудностям. Тем не менее, системных выводов из этого не сделано до сих пор. Последние годы в дополнение к указанным двум параметрам добавился ещё и так называемый «профицит бюджета», представляющий, по сути, изъятие «избыточных» денег из оборота и достигший в 2005 году почти 8% от валового внутреннего продукта России (около 1,5 триллиона рублей, или более 50 млрд. долларов США по обменному курсу) (28).
На самом же деле, фетишизация формальных параметров послужила только отвлечению внимания от объективных процессов, протекающих в несбалансированной экономике и в существенной мере влияющих на те самые агрегированные компании – чуть ли не больше, чем ФКП. Следовательно, макроэкономический анализ, исследующий «среднюю температуру пациентов в больнице», ничего не даст. Надо разбираться, что происходило с экономикой на микроуровне.
Но и микроэкономическая постановка вопроса, при бессистемном изучении, может завести в тупик. Пока одни предприятия становились нерентабельными и разорялись, другие процветали, увеличивали штаты и повышали зарплаты своим работникам. Есть ли какое-то общее объективное правило, по которому можно классифицировать успешные и неудачные предприятия? Может, всё дело в заслугах руководителей и работников предприятий?
По нашему мнению, такое общее правило есть, и оно раскрывается, как только мы укрупним статистику хозяйственной деятельности, но не на всю экономику, а по отраслям. Оказывается, реформы правительств Гайдара и Черномырдина искусственным образом создали ситуацию, когда предприятия одних отраслей стали сверхприбыльны, а других, в массе своей, – нерентабельны. Тем самым, был спровоцирован спросо-ценовой дисбаланс, при котором национальный доход распределялся так, что не то что развитие, а продолжение функционирования целого ряда отраслей стало невозможным. Именно поэтому основной спад производства пришёлся именно на группу пострадавших отраслей. При этом простейшие и довольно либеральные инструменты экономического регулирования, доступные правительству, вполне могли блокировать такое развитие событий.
Именно анализ взаимного поведения отраслей, «промежуточный» между микро- и макроуровнем, станет основным подходом в объяснении экономического краха 1990-х. Мы не отрицаем, что существовали и другие негативные факторы – воровская приватизация (которая началась, кстати, только после расстрела Верховного Совета в 1993 г., а по настоящему развернулась лишь в 1995-1996 гг., то есть тогда, когда экономика уже упала вдвое), разрыв хозяйственных связей, гиперинфляция и др. Нам представляется, что даже если бы Советский Союз не развалился на 15 фрагментов, или если бы в составе единого государства остались наиболее развитые экономически республики – Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан, то всё равно при проведении той же ценовой, налоговой и внешнеторговой политики кризис был бы неизбежен из-за перекоса цен и спроса.
Итак, мы утверждаем, что даже при исключении всех перечисленных специфических постсоветских факторов (криминалитет, неадекватная ФКП, разрыв обязательных хозяйственных связей), но при проведении налоговой и ценовой политики по образу Гайдара-Черномырдина спад экономики был бы неизбежен, пускай в немного меньших масштабах. В качестве доказательства опишем общую модель экономического кризиса на постсоветском пространстве. Для начала рассмотрим макроэкономическую систему, в которой изначально существует единственная разновидность дисбаланса – цены на значительную часть товаров не сбалансированы, то есть имеется существенная часть товаров, которые могут быть проданы на внутреннем рынке по более высокой цене, чем раньше, в то время как другие – нет. Мы пока не рассматриваем причин такого изменения – предположим, что есть непреодолимые объективные факторы, обусловливающие изменение относительных цен, которые никак не обусловлены изменением производительности в этих отраслях. Кроме того, мы предполагаем, что собственное производство высококачественных потребительских товаров недостаточно для покрытия потенциального спроса со стороны граждан с доходами значительно выше средних.
В дополнение к описанным условиям мы укажем роль государства, которое следует режиму жёсткой экономии за счёт инвестиционных расходов и закупок вооружения, закупок товаров для науки, образования и армии, продовольствия для социальных нужд и т.д., а также планирует срочную приватизацию, но, с другой стороны, не скупится тратить деньги на поддержание завышенного курса национальной валюты. Однако подчеркнём, что это дополнительное предположение не является в нашей модели необходимым для развёртывания дисбаланса – оно было только усугубляющим фоном.
С точки зрения результатов неравномерного роста цен предприятия делятся на 2 группы – те, цена на продукцию которых растёт быстрее материальных затрат (назовём из «квазиуспешными»), и те, у которых наоборот, цена на продукцию растёт медленнее, чем на материальные затраты (предприятия-«квазинеудачники»).
Рассмотрим, как изменится состояние экономической системы в нашей модели при подорожании некоторых товаров:
8)    На часть товаров, продаваемых на внутреннем рынке, растёт цена. Для потребительских товаров изменяется структура потребления: на подорожавшие товары уходит больше денег, чем раньше, на прочие товары – соответственно, меньше. В случае, если имеет место общая инфляция, речь идёт о реальных затратах, с поправкой на инфляцию. «Квазинеудачные» предприятия вынуждены сокращать необязательные расходы – прежде всего, инвестиции, а также заработную плату. При этом руководство стремится не уменьшить свои доходы и сокращает зарплату, прежде всего, «заменимым» категориям работников, то есть менее квалифицированным и менее оплачиваемым. В итоге в рамках одного предприятия растёт дифференциация доходов.
9)    Образуется новый вектор внутренних цен. Выросшие внутренние цены на экспортные и импортные товары определяют понижение курса национальной валюты. Рубль падает по отношению к доллару, доходы основной массы населения в долларовом пересчёте уменьшаются. Однако работники «квазиуспешных» предприятий начинают получать в долларовом эквиваленте заметно больше основной массы.
10)    Государство значительно сокращает инвестиционные программы и закупки вооружений.
11)    В результате сокращения закупок вооружения и инвестиционных расходов государства, появления «квазинеудачных» предприятий, которые тоже сокращают закупки и инвестиционные расходы, а также сокращения доходов их работников, уменьшается спрос на продукцию оборонной промышленности, инвестиционные товары и потребительские товары длительного пользования – «долгие товары» (мебель, электротехника, одежда, обувь). Соответственно падают объёмы производства в соответствующих отраслях (машиностроение, производство стройматериалов, лёгкая промышленность, а также лесная, химическая и металлургическая отрасли в той степени, в которой они работали на производство «долгих товаров» и оружия). За счёт этих производств в экономике появляется новая группа «квазинеудачных» предприятий – тех, деятельность которых сократилась не из-за снижения относительных цен на их продукцию, а за счёт сокращения спроса.
12)    Доходы «квазинеудачных» предприятий обеих групп («ценовой» и «спросовой») дополнительно сокращаются из-за того, что все свободные средства уходят на приватизацию – выкуп предприятия формально в пользу коллектива, на деле – в пользу действующего руководства. (Заметим, что этот пункт усиливает описанные процессы, но не является необходимым звеном в цепи.)
13)    На «квазинеудачных» предприятиях обеих групп развивается процесс проедания основных фондов. Не происходит их простого воспроизводства, не говоря уж о модернизации и перевооружении с перспективой выпуска новых качественных товаров.
14)    Работники «квазиуспешных» предприятий переключаются на импорт, который, после вычета расходов на питание и ЖКХ (сравнительно дешёвые для них), становится для них относительно доступнее отечественных товаров (тем более что собственных товаров удовлетворяющего качества нет и, в связи с пунктом 4, не предвидится).
15)    Реальные доходы бюджета падают из-за сокращения производства, что приводит к снижению государственных расходов. Снижаются как социальные выплаты и зарплаты в остающемся госсекторе, так и несокращённые ранее инвестиционные программы и закупки вооружения, а также расходы на текущую учёбу армии. Это ещё более сокращает спрос, на этот раз не только на вооружение, инвестиционные товары и товары длительного пользования, но уже на товары текущего потребления, такие как продовольствие.
16)    Дополнительное снижение доходов госбюджета происходит из-за «дармовой» передачи «квазиуспешных» предприятий в частные руки и отказа государства от присвоения прибыли данных предприятий. Соответственно, расходы госбюджета, описанные в пункте 7, снижаются ещё больше. (Этот пункт тоже усиливает негативные процессы, но сам по себе не является необходимым для развёртывания цепочки.)
17)    На «неуспешных» предприятиях обеих групп из-за уменьшения производства увеличивается доля постоянных издержек в структуре затрат (оплаты жилищно-коммунальных услуг и др.), что приводит к дальнейшему сокращению зарплат и инвестиций, непропорциональному общему снижению производства.
18)    Между тем, правительство начинает расходовать валюту на поддержание завышенного курса рубля. Укрепление рубля сказывается на всей экономике, потому что одни предприятия, конкурирующие с импортом, не могут повысить свои отпускные цены, а другие – могут. Имеет место структурная инфляция, вызванная не только и не столько увеличением денежной массы, сколько перераспределением денежных потоков между предприятиями, отраслями и регионами.
19)    Уровень инфляции определяет ставки кредитования и, соответственно, делит все виды деятельности на те, которые приносят прибыль, достаточную для возврата кредита, и те, которые такой прибыли не приносят. Единственной сферой, которая может себе позволить кредиты на таких условиях, оказывается торговля.
20)    Все эти факторы приводят к спирали сокращения спроса и разорения предприятий, продолжающейся до 1998 года включительно.
При общей тенденции к падению производства, очевидно, что производство уменьшилось по разному для разных видов товаров. По велосипедам буквальный обвал произошёл уже в 1992-1994гг. Их производство сократилось в 4 раза за 3 года и впоследствии упало ещё больше. Общее же потребление домохозяйств к 1994г. даже несколько выросло. То есть здесь мы имеем ситуацию сохранения объёмов потребления при вытеснении собственного производства импортом. Другой характерный сценарий изменения производства и продаж показывают холодильники. Во времена СССР четверть производимых холодильников шло на продажу за пределами РСФСР (преимущественно, в других союзных республиках). В течение 1990-1994гг. «экспорт» практически прекратился, производство сократилось на соответствующую величину, потребление даже несколько выросло, в целом 90% покупаемых холодильников было произведено внутри страны. То есть «холодильникостроение» в данном периоде потеряло только на разрушении хозяйственных связей и падении спроса в бывших союзных республиках. То есть эта подотрасль перенесла «освобождение» цен с существенно меньшими потерями нежели «велосипедостроение». Правда, неумолимая логика экономического коллапса взяла своё и после 1994г. события здесь развивались по «велосипедному» сценарию. К 1998г. производство упало почти вчетверо от 1990г. при одновременном увеличении доли импорта. Тем не менее, после кризиса 1998 и последующего восстановительного роста рынок холодильников вернулся к некоему равновесному состоянию. Покупается их примерно столько, сколько в 1990, при этом доля отечественных агрегатов стабилизировалась на уровне 75%. Отсюда можно сделать вывод, что «холодильникостроение» по своим стоимостно-спросовым характеристикам в целом выдержало переход к рыночным ценам. Холодильник хоть и является долгосрочной покупкой, тем не менее ни одна семья не может позволить себе роскоши не иметь холодильника. Это – товар довольно высокой степени необходимости.
Ещё один характерный пример динамики производства и потребления показывают телевизоры. Как видно из таблицы, в 1991-1994гг. производство телевизоров упало вдвое и освободившуюся нишу занял импорт. При этом объёмы покупок не уменьшились – телевизоры оказались для населения не менее важным вложением денег, чем холодильники. Но, в отличие от холодильников, завышенные цены в СССР на электронику (а также отсталость электронной базы) пагубно сказались на конкуренции с импортом. Дальнейшее вытеснение отечественных телевизоров привело к тому, что в 1990-1998г. объём их производства упал в 14 раз. Фактически, отечественное «телевизоростроение», равно как и производство остальной бытовой электроники, умерло. Наблюдаемый после 1998г. рост производства телевизоров – это, по сути, перерождение человека в вампира. На территории России из привозных комплектующих теперь собираются импортные телевизоры. Резюме – отечественные телевизоры в целом выдержали экзамен по спросу, но не выдержали по цене. Если сравнить соотношения цен на телевизоры и холодильники в РСФСР и нынешней России, то приведённая статистика точно подтвердит нашу модель краха экономики – цветной ТВ стоил порядка 600 рублей, холодильник – 350. К середине 90-х соотношение стало обратным. Этим и объясняются все метаморфозы с производством одного и другого.
Ещё один сценарий – это рынок стиральных машин, аппаратов, входящих с холодильниками в одну группу как по технологии производства, так и по объёму рынка. Изначально, даже соотношения производства и потребления по этим двум товарам были сходными – Россия производила стиралок в полтора раз больше, чем потребляла. Надо учесть, правда, что машин-автоматов производилось сравнительно немного, а именно их хотел потребитель, и именно их мог в достаточном количестве и по доступной цене предложить внешний рынок. Затем, после 1991г. со стиральными машинами наблюдается картина, в чём-то подобная той, что имела место с холодильниками. При сохранении (или даже увеличении) спроса, собственное производство падает почти в 2,5 раза, а доля импорта увеличивается. Очевидно, что такое падение объёмов производства не могло сказаться на финансовом благополучии предприятий-производителей, в результате чего отечественные стиральные машины всё больше и больше уступали место импортным. Также, сыграл свою роль и фактор важности – стиральные машины оказались менее востребованным товаром, нежели, скажем, холодильники. В итоге к 2003г. их рынок составляет лишь две трети от уровня 1990г., при том, что собственное производство сократилось в четыре раза.
Наконец, ещё один пример – производство и потребление мяса. К 1998 собственное производство уменьшилось более чем в два раза, а общее потребление – в полтора. Мясо оказалось неконкурентоспособным как по отношению с импортом, так и по отношению к другим видам продовольствия. Мясо оказалось сравнительно слишком дорогим удовольствием для большинства жителей России. При этом, даже при сложившейся цене, которая установила объём продаж в две трети от уровня 1990г., производство мяса оказалось нерентабельным. Очевидно, что для сохранения собственного производства мяса на определённом уровне необходимы дотации животноводству.
Подведём итоги нашего анализа конкретных примеров. Перечислим 4 ситуации:
- «Холодильники». Симптомы: производство оказалось вполне конкурентоспособным с импортом, товар относится к группе первой необходимости. Результат: потребление осталось на прежнем уровне, производство снизилось незначительно (на величину «экспорта»)
- «Стиральные машины». Симптомы: неконкурентоспособность товара, товар средней степени необходимости. Результат: спрос упал существенно (в полтора раза), производство упало больше падения спроса (с учётом сокращения «экспорта») по причине неконкурентоспобности продукции
- «Телевизоры». Симптомы: неконкурентоспособность товара, завышенная цена, товар выше средней степени необходимости. Результат: спрос упал незначительно, производство сократилось вдвое и повысило конкурентоспособность путём перехода на использование импортных комплектующих
- «Велосипеды». Симптомы: неконкурентоспобность производства, товар средней степени необходимости. Результат: падение спроса до 60% от уровня 1990г., падение производства в 10 раз.
- «Мясо». Симптомы: товар ниже средней степени необходимости, неконкурентоспособное производство, цена ниже уровня нормальной рентабельности производства. Результат: падение спроса в 1,5 раза, падение производства в 2 раза с тенденцией уменьшения доли собственного производства в будущем.

Как видно на показанном примере, переход экономической системы в сбалансированное состояние занял примерно 5 лет. К 1996 г. темпы инфляции упали до 22% (индекс потребительских цен), курс доллара стабилизировался, падение производства, в основном, прекратилось. Зарплата в долларовом пересчёте в 1997 году была максимальной за весь период начиная с 1991 г. и была превышена только в 2002-2003 гг. Правда, ценой достижения такого относительно сбалансированного состояния стало:
1)    завышенный курс рубля и вытекающая отсюда необходимость внешнего кредитования для покупки рублей на валютном рынке;
2)    разгром большей части обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства;
3)    сокращение инвестиций в 4 раза, в том числе двукратное уменьшение жилищного строительства;
4)    хронический дефицит бюджета из-за недосбора налогов, сокращение общественного потребления и скудные зарплаты бюджетников.
Нашей дальнейшей целью будет объяснение главной причины того, почему предприятия разделились на две группы – «квазиуспешных» и «квазинеудачников» по ценовому признаку.
Исторически в России сложилась ценовая структура, отличная от оптовых цен мирового рынка. В этой ценовой структуре сложная техника была дороже относительно топливно-сырьевых ресурсов, чем за рубежом. В то же время, оплата трудозатрат в производстве и эксплуатация наиболее массовых видов техники обходились дешевле, чем в странах со сравнимым уровнем национального дохода на душу населения – недостаточные расходы предприятий на оплату труда и массовые виды техники компенсировались государством через жильё, транспортные субсидии, общественное потребление, финансовые вливания в отстающие отрасли. Представим себя снова на месте Е.Т.Гайдара и В.С.Черномырдина. До тех пор, пока речь шла о либерализации цен в условиях монополии внешней торговли, корректировки цен умещались бы в разумные рамки и не привели бы к катастрофическим последствиям. Уже после освобождения цен внутри страны, можно было бы перейти к либерализации внешней торговли, но и это надо было делать с умом. Вернёмся к примеру с кастрюлями и магнитофонами. Как мы видели, ликвидация внешнеторговых барьеров привела бы к тому, что цены на магнитофоны и кастрюли перестали бы определяться балансом внутреннего спроса и предложения с незначительным участием внешнего рынка, а целиком стали бы определяться ценами внешнего рынка. В нашем примере получалось, что цены на кастрюли моментально подскочили бы в несколько раз, а на магнитофоны упали. Опасности такого резкого нарушения баланса очевидны. Во-первых, производство магнитофонов внутри страны, привыкшее к прежним ценам, моментально стало бы нерентабельным, а модернизироваться и перейти на западные стандарты отрасль бы не смогла. Во-вторых, не факт, что производство кастрюль можно было бы настолько быстро нарастить, чтобы компенсировать для страны снижение производства магнитофонов. Грубо говоря, если целая треть экономики производит «магнитофоны» (неконкурентоспособные на мировом рынке товары), то, бросая эту треть экономики в воды мирового рынка, можно быть уверенным, что она не выплывет. Ликвидация трети экономики никак не обогатит страну, потому что она не сможет сразу перейти на производство только конкурентоспособных товаров. Мало того, не все конкурентоспособные товары допускают увеличение производства (прежде всего, сырьё – из-за ограниченного количества месторождений). Поэтому возможная ликвидация монополии внешней торговли должна была включать довольно долгий процесс установления пошлин по отдельным товарным группам и их постепенное снижение. При этом неконкурентоспособную часть экономики (производство «магнитофонов») следовало поддержать за счёт конкурентоспособной (производства «кастрюль») с помощью, например, неравномерного налогообложения. Это позволило бы многим отстающим отраслям повысить свою конкурентоспособность, задержать процесс ликвидации ставших ненужными производств и перевести высвобождающиеся ресурсы на более конкурентоспособные производства.

Ко всему прочему, надо добавить, что при одних и тех же ценах на разные товары отрасли могут быть прибыльными или убыточными, конкурентоспособными или неконкурентоспособными, в зависимости от того, как между отраслями распределены налоги. Поэтому одно только перераспределение налоговой нагрузки между отраслями позволило бы спасти целые производства, которые разорялись при действующей системе налогообложения. Но простое копирование ценовой и налоговой системы Запада немедленно вело к нерентабельности той части производственного аппарата страны, которая отличалась повышенной (по сравнению со среднемировым уровнем) ресурсо-, энерго- и трудоёмкостью– далеко не всегда это можно перекрыть пониженной зарплатой. К моменту начала «шокотерапии» об этом было тоже хорошо известно из тех же работ Ю.В.Яременко (11).
Предусмотрели ли это правительства Гайдара и Черномырдина? Как видно из нижеприведённых таблиц, нет. Практически одновременно с освобождением цен была ликвидирована государственная монополия внешней торговли. Предприятия, оставшиеся по-прежнему государственными, теперь получали валютную выручку, значительную часть которой они могли обменять по официальному курсу. Распухшие при госзаводах частные «кооперативы», принадлежавшие родственникам директората, брали на себя тяжкое бремя по обслуживанию внешней торговли и переводу валюты. Предприятия, продававшие на экспорт нефть, металлы и лес, внезапно стали нуворишами – их валютная выручка в пересчёте на рубли мгновенно выдвинула их на первые места по размеру зарплат и привлекательности для работников. Притом что общий уровень потребительских цен вырос в 1992 г. в 26 раз, а цен производителей в промышленности – почти в 34 раза, по различным товарным группам наблюдался существенный разброс. Начиная с этого года определились отрасли, цены на продукцию которых росли существенно быстрее средних темпов, и отрасли, продукция которых продавалась всё дешевле и дешевле (относительно среднего темпа роста цен). Так, например, за 1992 г. цена производителя на уголь выросла 56 раз, на сырую нефть – в 100 раз, на бензин – в 145, и на дизельное топливо – в 152 раза. В то же время цены производителей в машиностроении и пищевой промышленности увеличились в том же 1992 году в 27 раз, а в лёгкой – всего лишь в 12 раз. Аналогично, в сельском хозяйстве цены производителей в среднем выросли в 9,4 раза, при этом в растениеводстве – в 18 раз, а в животноводстве – всего в 6,2 раза.


С поправкой на изменение структуры конечного спроса, разница в темпах роста цен в 1992 г. и выявила степень отклонения «позднесоветских» цен от равновесных цен открытой экономики с недостаточными пошлинами.
В последующие годы ситуация с ценами развивалась следующим образом. Первый период (1991-1997) годы характеризуется гиперинфляцией (цены выросли в тысячи раз) и высокой неравномерностью роста цен на продукцию различных отраслей. Темпы роста цен варьируют в несколько раз – от роста в 1900 раз в животноводстве, и 5400 раз – в лёгкой промышленности до 21 тысяч раз в электроэнергетике и почти 26 тысяч раз в нефтепереработке.
Второй период (после 1997 года),– это полоса умеренной инфляции и выравнивание темпов роста цен по отраслям. Можно сказать, что после кризиса 1998 года было достигнуто, наконец, относительное ценовое равновесие. Разброс темпов роста цен сократился до нескольких процентов. Но, тем не менее, в целом картина осталась в том же виде, который сложился в первой половине 90-х годов. Продукция отраслей-фаворитов продолжает дорожать быстрее продукции отраслей-аутсайдеров, а возникший в первой половине 90-х годов перекос и не думает исправляться.

Неравномерное падение объёмов производства и неравномерный рост цен привели к резкой отраслевой дифференциации зарплат (официальных, учитываемой статистикой, хотя, как показывают специальные исследования, размеры «серой», выплачиваемой в конвертах зарплаты достаточно плотно коррелируют с размерами «белой» оплаты труда). Все перечисленные факторы привели, во-первых, к общему снижению занятых в экономике и, во-вторых, к перетоку работников из одних отраслей в другие.
Явными лидерами по привлекательности являются всё те же сырьевые отрасли плюс торговля. За период с 1990 по 2001 гг. численность работников в газовой и нефтедобывающей отраслях выросла в 2,5 раза, в электроэнергетике и торговле – в 1,7 раза, в цветной – в 1,2 раза и в нефтепереработке – в 1,1 раза. И это при том, что в целом в промышленности общая численность занятых уменьшилось в полтора раза! В то же время во всех обрабатывающих отраслях произошло уменьшение численности занятых. Своеобразным «рекордсменом» здесь является лёгкая промышленность. Здесь к 2001 году осталось всего 35% от численности 1990 г. В два или почти два раза уменьшилось число работающих в угольной промышленности, машиностроении, лесной промышленности и строительстве. Несколько лучше обстоят дела в сельском хозяйстве – в нём осталось 80% от числа занятых в 1990 г. Правда, здесь имеется собственное объяснение – большинству сельских жителей просто некуда деваться, альтернативы у них практически нет, вот они и трудятся вполсилы, или просто числятся работающими на сельхозпредприятиях.
Итак, открытие границ резко изменило ценовую структуру относительно прежних пропорций, так что прежде рентабельные предприятия не смогли продолжать работу. Соответственно изменению цен и рентабельности, изменились и масштабы производства в отраслях.

Приближение к ценам мирового рынка для экспортируемых и импортируемых товаров стало важнейшим толчком к разорению значительной части перерабатывающей промышленности из-за того, что при новом соотношении цен производство в ней становилось нерентабельным. Кое-какие из этих предприятий, возможно, и могли бы провести модернизацию, чтобы приспособиться к новым ценам, но изъятие у них оборотных средств через гиперинфляцию, расходы на приватизационные сделки и банковские махинации 1992-1993 гг. позволили им только худо-бедно продолжать прежнее производство на старых запасах и постепенно сворачивать деятельность по мере того как денег от продажи продукции переставало хватать на текущие материальные затраты.

Приведённое описание оставляет открытым один важный вопрос. Почему так получилось, что частичное снятие ограничений для внешней торговли не позволило увеличить богатство страны, как это обещают экономические теории, отстаивающие принципы свободной торговли? Какие допущения этих теорий не выполнялись в условиях России и не позволили ей воспользоваться выгодами от более полного включения в международное разделение труда?
Ответ на этот вопрос начнём с теоретического отступления. По каким принципам, согласно экономической теории, идёт распределение рабочей силы, капиталовложений, сырья и других ресурсов между отраслями народного хозяйства и чем определяется оплата труда в этих отраслях? Для простоты рассмотрим этот вопрос только как задачу распределения рабочей силы, предполагая, что натуральный объём производства в отрасли зависит только от количества рабочей силы, без учёта капиталовложений и текущих материальных затрат (сырья, комплектующих, коммунальных услуг). (Задачи распределения других ресурсов во многом аналогичны задаче распределения рабочей силы.) Микроэкономика утверждает, что в равновесной ситуации (т.е. в той ситуации, когда распределение ресурсов по экономике «утряслось», потому что наиболее выгодно их собственникам) средняя зарплата работников в отрасли равняется их предельному продукту, т.е. тому дополнительному продукту, который дал бы отрасли один дополнительный работник. Для того чтобы проиллюстрировать этот принцип, начнём с сельского хозяйства, где он соблюдается, пожалуй, в наибольшей степени. Поставим себя на место работодателя, содержащего крупную ферму и набирающего нанимаемых работников так, чтобы максимизировать свою прибыль. Ясно, что, начиная с какого-то числа работников, дополнительная продукция, приносимая каждым новым работником (эта величина называется предельным продуктом работника), будет снижаться, потому что ему уже не будет хватать фронта работы на имеющихся участках земли с использованием имеющихся орудий производства. До каких пор мы будем нанимать новых работников, если предельный продукт каждого нового нанятого постепенно снижается? Совершенно логично, что нанимать новых работников мы будем до тех пор, пока их предельный продукт не сравняется с зарплатой, а потом прекратим, потому что наём новых работников станет невыгодным. Заметим, что предельный продукт работника, как правило, ниже среднего. Так в экономической теории обосновывается утверждение, что зарплата равна предельному продукту работника. Это обоснование худо-бедно переносится и на случай, когда количество работников в предприятии данной отрасли фиксировано оптимальными технологическими параметрами, так что мы не можем выбирать, нанимать ли дополнительного работника. Например, если линия на предприятии данной отрасли позволяет выпускать только определённый объём продукции при ровно 100 работниках, то для увеличения производства можно только запустить вторую линию, нанимая новые 100 работников. До каких пор отрасль будет расширяться при таких условиях?

Поставим себя на место предпринимателя, который готов взять кредит и расширить своё предприятие, если только это обещает предпринимательскую прибыль. Если вычесть из стоимости продукции предприятия ту сумму, которая пойдёт в уплату кредита на покупку линии, то останется предельный продукт 100 работников в отрасли. Поэтому предприятие будет обещать прибыль, если его предельный продукт выше, чем зарплата 100 работников, и принесёт убытки, если его предельный продукт ниже, чем зарплата 100 работников. Логично поэтому предположить, что разные предприниматели будут расширять таким образом отрасль до тех пор, пока предельный продукт работников не выровняется более или менее с их зарплатой (а рано или поздно это произойдёт, потому что по мере увеличения предложения товаров отрасли цена товара будет падать, а цены на используемое сырьё и рабочую силу расти).
Каково будет распределение рабочей силы между отраслями в равновесной ситуации? Если на конкурентном рынке труда работа одинаковой тяжести оплачивается одинаково в разных отраслях, то работники распределятся так, чтобы предельный продукт в разных отраслях выровнялся. В самом деле, если бы в какой-то отрасли предельный продукт одного работника был выше, чем в другой, то работодателям в отрасли с более высоким предельным продуктом было бы выгодно переманивать более высокой зарплатой работников из отрасли с меньшим предельным продуктом. Так продолжалось бы до тех пор, пока предельный продукт работников в разных отраслях не выровнялся. При этом распределение рабочей силы между отраслями, при котором предельный продукт работников в разных отраслях выравнивается, максимизирует национальный доход. В самом деле, если бы мы стали теперь перераспределять рабочую силу из одной отрасли в другую, то предельный продукт работников, которые изымаются из первой отрасли, был бы выше, чем зарплата одного работника, а предельный продукт новых работников в переполненной отрасли был бы ниже зарплаты. То есть, при попытке распределить рабочую силу как-то иначе, чем выравнивая предельный продукт в отраслях, страна теряла бы больше, чем приобретала.

Итак, запомним выводы: согласно экономической теории, зарплата работника отрасли равна предельному продукту, который ниже среднего продукта работников отрасли, рыночное размещение рабочей силы между отраслями ведёт к выравниванию предельного продукта работников в разных отраслях, и такое размещение максимизирует национальный продукт. Следует заметить, что эти закономерности, конечно же, носят приблизительный характер. Никто не будет уходить на новое место работы с предприятия, на котором проработал всю жизнь, ради десятипроцентной прибавки к зарплате, тем более если ради этого надо менять место жительства и т.д. Но уже при двукратной разнице в зарплатах, разница в стимулах при выборе человеком места работы становится настолько ощутимой, что почти не оставляет шансов более бедному предприятию.
Кроме того, напомним, что необмениваемыми товарами в экономической теории называются такие товары, которые не поддаются экспорту или импорту и поэтому всегда должны быть произведены в той стране, в которой они потребляются. В российских условиях к таким товарам относятся, прежде всего, торговля, транспорт, бытовые услуги, строительство и производство тяжёлых стройматериалов, услуги государственного управления и безопасности. Их главное отличие от обмениваемых товаров (т.е. таких, которые, в принципе, можно импортировать или экспортировать) состоит в том, что им не грозит конкуренция импорта (равно как и они не могут конкурировать с иностранными производителями на внешних рынках). Поэтому их цены практически не зависят от цен аналогичных товаров на внешних рынках и целиком определяются балансом внутреннего спроса и предложения.

Как должен был протекать процесс получения Россией выгоды от более полного включения в международную торговлю согласно упомянутым экономическим теориям? Представим, что в абстрактной стране есть три отрасли (A, B и C), одна из которых (отрасль A) производит необмениваемый товар (a), а две другие (отрасли B и C) – обмениваемые товары (b и c, соответственно). При этом страна имеет сравнительное преимущество в производстве товара b и сравнительные недостатки в производстве товара отрасли с. Поэтому, пока внешняя торговля серьёзно ограничена (например, через монополию внешней торговли или большие пошлины), внутренняя цена товара b ниже, чем за рубежом, а товара c – выше.

Но вот ограничения на внешнюю торговлю ослабляются или вовсе отменяются. Становится возможным экспортировать больше товара b и импортировать больше товара c. Поэтому предложение товара b внутри страны падает (ведь теперь больше произведённого отправляется на экспорт) и его внутренняя цена растёт, а предложение товара c внутри страны, часть которого обеспечена импортом, растёт и его внутренняя цена падает. Это повышает выгодность производства в отрасли B, стимулируя её расширение, и снижает выгодность производства в отрасли C, приводя к её сокращению. Насколько расширится отрасль B и насколько сократится отрасль C, по экономической теории? Поскольку товар b подорожал, а товар c подешевел, предельный продукт в отрасли B растёт, а в отрасли C – падает. Поэтому работники из отрасли C переходят в отрасль B, в которой предельный продукт вырос, до тех пор, пока предельный продукт в них не выровняется. Состояние отрасли A зависит от спроса на её продукцию: если он растёт по мере роста доходов, то предельный продукт в ней расширяется и часть работников из отрасли C переходит и в отрасль A; если же граждане предпочитают потратить прирост доходов на отечественные и импортные обмениваемые товары, то отрасль A может и сократиться. В этой модели очень важно, что в результате перераспределения трудовых ресурсов между отраслями, когда предельный продукт в них выравнивается при новых условиях, национальный продукт, в результате открытия экономики, увеличивается. В самом деле, когда работники переходят из отрасли C в отрасль B, их продукт увеличивается. При этом, даже в новых ценах, страна могла бы купить на свой выросший национальный доход в натуральном объёме не меньше товаров, чем при прежних ценах.

В случае России типичным примером внутренней отрасли, производящей необмениваемые товары, является торговля. Примером отрасли со сравнительным преимуществом, производящей обмениваемый товар, является нефтедобыча. Наконец, примерами отрасли со сравнительным недостатком, производящей обмениваемый товар, являются машиностроение, лёгкая промышленность и животноводство. Почему же при падении относительных цен продукции к цене нефти, вслед за освобождением импорта и экспорта, национальный продукт не увеличился и всё пошло наперекосяк? Какие же допущения такой замечательной теории не выполняются в условиях России?
Как это ни покажется странным, не выполнялось практически ни одно из положений сформулированной выше теории. Во-первых, в условиях России зарплата в отрасли не равна предельному продукту, а лежит выше или ниже его в зависимости от того, насколько привилегированные условия созданы для этой отрасли и её работников. Это только в теории работодатель управляет своей фабрикой наиболее эффективным из возможных способов, внимательно следит за производительностью работников и нанимает новых только до тех пор, пока приносимый ими дополнительный продукт ниже выплачиваемой зарплаты. На практике же сырьевые компании возглавили люди, которые по целому ряду причин не могли даже поддерживать тот уровень технологической эффективности и производительности труда, который был достигнут при Советской власти. И дело не только в их некомпетентности или стремлении урвать куш любой ценой, а и в тех условиях, на которых им достались сырьевые компании. Они не могли забрать себе всё то, что оставалось после уплаты налогов и выдачи зарплаты, равной предельному продукту. Нужно было делиться и, прежде всего, делиться с клерками центральных офисов компании, поддаваться их давлению по найму дополнительного персонала и т.д. По сравнению с 1990 г. производительность труда в нефтедобывающей и газовой отраслях уменьшилась почти в три раза. Численность работников в нефтедобывающей промышленности выросла со 137 тыс. в 1990 г., до 347 в 2001 г., газовой – с 27 до 66, соответственно. В электроэнергетике в 1990 г. было занято 545 тыс. человек, а в 2003 г. – 901 тыс. Если в нефтедобыче уменьшение производительности можно хоть как-то списать на ухудшение условий добычи (хотя на самом деле это очень незначительный фактор – хотя бы с учётом того, что рост численности служащих в этой отрасли – белых воротничков, производительность труда которых слабо связана с условиями добычи, – не уступал росту численности рабочих), то объяснить двойное падение производительности труда в энергетике какими-то природными катаклизмами очень непросто.

А объясняется данный феномен очень просто: у некоторых отраслей имеется определённый жирок, на делёжку которого и нанимаются родственники, знакомые, родственники знакомых и знакомые родственников. Организуются новые службы, отделы и департаменты. Создаются новые фирмы и фирмочки, покупающие друг у друга нефть и алюминий. У обрабатывающих отраслей подобных жировых отложений нет, поэтому численность занятых там чётко коррелирует с объёмами производства. Только возможностью более лёгкого, чем в перерабатывающей промышленности, получения денег, можно объяснить огромный переток в сырьевые отрасли трудовых ресурсов, который, однако, ничуть не помог увеличить производство в этих отраслях. Создан поразительный прецедент: зарплата работников сырьевых отраслей не просто выше предельного продукта за счёт того, что работникам достаётся часть земельной ренты. Парадокс в том, что, если формально смотреть на статистику, предельный продукт работников сырьевой отрасли получается вообще отрицательным!!! Чем больше клерков в центральном офисе компании, тем меньше добывается нефти. Совершенно очевидно, что увеличение национального дохода требует не дальнейшего раздувания сырьевых отраслей, а перевода занятой там рабочей силы обратно в обрабатывающие отрасли. Всё равно производство в сырьевых отраслях существенно не увеличить даже при адекватном руководстве из-за ограниченности ископаемых ресурсов, тем более если ограничиваться только уже разработанными месторождениями. Да и внукам надо что-то оставить.
в российской экономике сложился и «заматерел» отраслевой перекос, заключающийся, в частности, в неоптимальном распределении трудовых ресурсов между отраслями в соответствии с «зарплатной» привлекательностью, а не предельной производительностью трудовых ресурсов. С точки зрения сопоставления зарплат с нефтедобывающей отраслью можно выделить 3 группы отраслей – «богатые» – это нефтедобыча, газодобыча и, с некоторой натяжкой, электроэнергетика; «середняки» – отрасли, зарплаты в которых по отношению к нефтянке упали, примерно, одинаково – машиностроение, химическая, пищевая, строительство, чёрная и цветная металлургия; «бедняки» – отрасли, оплата труда в которых упала наиболее сильно – лёгкая, лесная, сельское хозяйство. Как видим, группировка отраслей по признаку соотношения зарплат в точности повторяет приведённую выше классификацию отраслей по степени падения объёмов производства, инвестиций и динамики цен на продукцию.
Итак, первый фактор тектонического масштаба, который подрывает теорию роста национального богатства при открытии экономики в российских условиях, – это нарушение общего принципа о распределении доходов на факторы производства по их предельному продукту. Работники предприятий и отраслей, которым по стечению обстоятельств досталась рента, получают существенную часть этой ренты. Именно незаслуженно большие зарплаты в нефтянке, заметно превышающие зарплаты за аналогичную по сложности и тяжести работу в прозябающих отраслях, – одна из главных причин спада в машиностроении. Никто не пойдёт работать на стройку даже за 500 долларов, если сосед-клерк в нефтяной компании, перекладывающий бумажки на непыльной работе, получает 1000 долларов.

Но то же самое положение имеет место и с другими факторами производства – капиталом и предпринимательскими усилиями! Никто не будет вкладывать в малорентабельное машиностроение, да и вообще, «корячиться» с организацией любого сложного современного производства, если, сунув взятку нужному человеку и дав ряд обязательств «нужным людям», можно получить лицензию на добычу нефти или открытие торгового центра и получать высокие прибыли, даже если организовал производство вдвое-втрое хуже, чем в советское время. Чтобы понять, как эта закономерность отражается на капиталовложении в различных отраслях, приведём пример из «Белой книги» [(1), с. 256-257]. Прежде чем начинать цитирование, обратим внимание читателя на два аспекта, которые необходимо иметь в виду при чтении. Во-первых, это совершенно неадекватная разница отдачи капиталовложений в сырьевые и несырьевые отрасли. Во-вторых, это ограниченность возможности для капиталовложений в сырьевые отрасли (из-за ограниченности месторождений), откуда следует, что капиталовложения в эту отрасль получают столь высокий процент только потому, что в институциональных условиях России, тем, кто вкладывает туда капиталы, достаётся земельная рента сырьевых отраслей, так же как и работникам-сырьевикам. Доход на капитал тоже не равен предельному продукту. В-третьих, это явные факторы усугубления сырьевого перекоса экономики в связи с повышением цен на нефть в начале 2000-х (это явление и получило в экономической теории название «голландская болезнь»).

«Нежелание банков инвестировать в отечественную экономику не было преодолено даже при самом высоком уровне прибыльности отдельных отраслей. Выше говорилось, что в 2000 г. сальдированный финансовый результат (прибыль минус убыток), в промышленности составил лишь 84,6% от уровня 2000 г. Но вот как обстояло дело в 2000 г. В цитированной выше справке [Центра экономической конъюнктуры при правительстве Российской Федерации «Состояние денежно-кредитной системы и расчётов в экономике в 2000 году» (М., 2001)] говорится:

«Несмотря на увеличение сальдированного финансового результата в 2000 году (за 2000 год сальдированный финансовый результат по сопоставимому кругу предприятий и организаций составил 175,2% от его значения за 1999 год), показатель доли убыточных предприятий и организаций в их общем числе в 2000 году существенно не улучшился и, колеблясь в диапазоне 37,2-41,8% (в 1999 году – в диапазоне 39,3-44,4%), оставался очень высоким. При этом сокращение доли убыточных предприятий в экспортно-ориентированных отраслях (в первую очередь, в нефтедобывающей и газовой промышленности, чёрной металлургии) сопровождался ростом доли убыточных предприятий в отраслях, ориентированных преимущественно на внутренний рынок».
Но инвестиций не получают и самые прибыльные отрасли промышленности. Возьмём одну только отрасль – энергетику. Вот выпуск «Обозрений» («Центр развития») от 13 ноября 2000 г.: «В этом году потребность в инвестициях в газовую промышленность (по экспертной оценке, около 3,5-4 млрд. долл.) может опередить их фактический объём более чем в 2,5-3 раза… Недавнее приобретение «ЛУКОЙЛом» 1300 АЗС в США, его же более ранние покупки НПС в Румынии, Болгарии и на Украине, а также относительно успешная попытка «Газпрома» закрепиться на венгерском рынке говорят о том, что среди российских сырьевых экспортёров преобладает стратегия вложения во внешние активы».

Итак, доходы на факторы производства (труд, капитал, предпринимательские усилия, землю) в российских условиях не равны предельному продукту этих факторов производства, и один этот факт создаёт ложные стимулы к распределению ресурсов, провоцируя чудовищную неэффективность. Но это только первый фактор, который не позволил России реализовать сравнительные преимущества при снятии внешнеторговых барьеров. Вторым фактором стало то, что описанная нами теория повышения производительности труда в отрасли C при некотором сокращении работников действует только при не очень значительном сокращении спроса или цены товара c. Скажем, наступили сложные времена – и директор уволил пару уборщиц или племянницу-секретаршу, которых и раньше-то наняли не для того, чтобы продукцию существенно увеличить, а чтобы «пристроить». При этом сами технологические процессы продолжают функционировать в прежнем режиме, без спада. Тогда производительность труда на предприятии, в натуральном исчислении, увеличивается. Разоряются и прекращают производство либо существенно сокращают его только самые устаревшие и неэффективные предприятия, которых немного. Но если спрос на продукцию завода падает вдвое, то он, как уже указывалось выше, не может сократить производство вдвое и сократить число работников вдвое из-за нелинейной зависимости производства от затрачиваемых ресурсов. Поэтому резкое сокращение производства, прежде всего, в обрабатывающей промышленности, влечёт и падение производительности труда. И падение производства в сокращающихся отраслях было столь большим, что они не могли уже уволить нескольких работников и повысить эффективность – они просто остановились. Те из высвободившихся работников, которые имели возможность устроиться в нефтянке, пошли туда, остальные пристроились в торговле. А национальный продукт не вырос, а упал.
Заметим, что последствия массовой постановки предприятий в условия ценового дисбаланса можно было бы смягчить благодаря наличию огромной «подушки» у каждого из этих предприятий, а именно доли его доходов, которая отчислялась в бюджет. Как мы видели выше, реформа сопровождалась гигантским перераспределением доходов между отраслями. Но государство, являвшееся формальным собственником почти всей промышленности, могло бы просто изымать всю сверхприбыль более выгодных отраслей по праву собственника и либо поддержать собранными деньгами обвалившийся спрос на продукцию перерабатывающей промышленности, либо субсидировать обрабатывающую промышленность. Это было бы настолько логичным шагом, что никакое, самое вредительское, правительство не могло бы увернуться от массовых требований по перераспределению государственных доходов в пользу пострадавших отраслей. «Отбрехаться» от подобных требований можно было только одним путём – если бы появился предлог не забирать в казну сверхприбыли новых сырьевых и низкопередельных гигантов. А для этого надо было передать их в руки "эффективных частных собственников", у которых нельзя забирать прибыль, потому что «частная собственность священна и неприкосновенна».

Именно эта операция и была с блеском проведена в ходе «приватизации». Она не только сделала невозможным перераспределение налоговой нагрузки между отраслями с целью ликвидации ценового дисбаланса, но также заставила ещё больше снизить расходы худеющего государственного бюджета, а это провоцировало новое падение спроса и новые витки экономического кризиса.
Мы не имеем возможности подробно рассмотреть весь ход приватизации, тем более что этот аспект реформирования как раз освещён в экономической публицистике достаточно детально. Заметим только, что мы считаем неправильным сам доктринёрский подход, утверждающий якобы большую эффективность частной собственности, чем государственной. Вместо того чтобы создавать условия, при которых в каждой экономической нише преобладающей формой собственности является такая, которая соответствует наибольшей общественной эффективности, российские реформы пошли по пути, который был симметричным отражением советского идеологического принципа об общественной (на деле, государственной) собственности. С той лишь оговоркой, что управление самыми прибыльными и эффективными советскими предприятиями только ухудшилось после приватизации. При умеренном же подходе постепенного подбора наиболее эффективной организационной формы, на создание конкурентных условий в самых разных экономических нишах ушло бы некоторое время, в течение которого предприятия должны были бы оставаться в государственной собственности. Впрочем, и этого было недостаточно – например, необходимо было преобразовать всю систему распределения национального богатства, с тем чтобы приватизация не привела к усилению имущественной дифференциации не по заслугам и другим негативным социальным эффектам. Не касаясь этих, в общем-то, банальных вещей (всё-таки, они выпадают из основной тематики данной работы), здесь мы позволим себе кратко напомнить читателю только один, наиболее вопиющий, эпизод приватизации – изъятие из государственной собственности ряда наиболее прибыльных объектов в рамках т.н. залоговых аукционов. А сделано это было так. Сначала, под предлогом борьбы с инфляцией и недопущения государственной эмиссии, государство заняло у ряда коммерческих структур суммы, на порядок меньшие, чем годовая прибыль заложенных под этот кредит объектов. При этом суммы эти появились у коммерческих структур даже не в результате несправедливого перераспределения доходов, а в результате свободы частной эмиссии коммерческими банками, то есть, грубо говоря, Центробанк сам позволил этим коммерческим банкам «нарисовать» требуемые деньги. А несколько месяцев спустя, когда пришла пора возвращать долг, денег у государства «не оказалось», и объекты «законно» ушли новым владельцам. Вот как описывает этот процесс лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц.


«Приватизация, как она была навязана России (и слишком многим другим странам из бывшего советского блока), не только не способствовала экономическому успеху страны, но и подорвала доверие к правительству, к демократии и к реформам. В результате раздачи природных богатств России до того, как была учреждена система эффективного сбора налогов (природной ренты), люди из узкого круга друзей и приближённых Ельцина сделались миллиардерами, а страна оказалась не в состоянии регулярно платить своим пенсионерам по 15 долларов в месяц.
Наиболее вопиющим примером плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратилось к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе, или своим друзьям, или государству. По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг – ах, какой сюрприз! – государство оказывалось неплатежеспособным, и частные банки стали собственниками этих предприятий путём операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществило её в замаскированном виде «аукционов»); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И как уже отмечалось выше, тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов ещё более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придёт к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [(7), глава пятая].

Р. Скорынин, М. Кудрявцев 

продолжение следует 


0.039888143539429