Роскошь повседневного уклада – своеобразное (наряду с другими, – вероисповеданием, политическими задачами и т. п.) доказательство преемства между православными империями, Византией и Россией. Конечно, роскошь можно было отыскать и на Востоке и в Западной Европе, но всегда как атрибут ограниченного класса людей. В России XV-XVII веков иностранцам бросалась в глаза тотальная избыточность жизни, для самих русских незаметная.
Обычно в связи с этим перечисляется «джентльменский набор», обобщённый в 1661 г. Августином Мейербергом: «В Москве такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да ещё покупаемых по сходной цене, что ей нечего завидовать никакой стране в мире, хоть бы и с лучшим климатом, с плодороднейшими пашнями, обильными земными недрами или с более промышленным духом жителей. Потому что, хоть она лежит весьма далеко от всех морей, но благодаря множеству рек имеет торговые сношения с самыми отдаленными областями».
Хрестоматийно раздолье речной рыбы и икры, о коем Европа никогда не смела мечтать. Сюда следует добавить, что в Москве, гораздо легче и дешевле, чем в протестантских странах покупались южные фрукты или семена пряностей. О мехах не говорим – о них всё сказано. Океан меха. Причём носили его даже такие категории населения, которых современная статистика именует «находящимися за чертой бедности». Изощрённая банная культура с удивительными травяными настоями, лечебными притираниями, прохладительными напитками также пункт весьма известный. О более высоких гигиенических нормах русской жизни лучше умолчим, а то, как говаривал старец Амвросий Оптинский, иноземцы «могут обидеться»...
Но одну область, считающуюся ныне коренной вотчиной французов и немцев, грех не упомянуть. Парфюмерия! Московитянки, да и вообще русские женщины, гораздо раньше, чем жительницы Западной Европы начали её активно и многопланово использовать. Их густой макияж вызывал у чопорных европейцев не менее пунцовый румянец: эх, как хотелось бы им, чтобы и их прекрасные половинки выглядели столь же нарядно-сверкающе как рождественские ёлочки. Да, вот, поди ж ты – мораль бюргерская: наложенные румяна она толковала однозначно и скабрезно... В России обычай наносить краску на лицо вменялся дамам в обязанность и рассматривался социумом как добродетель.
Однако, если заглянуть глубже, то главным богатством России был и остаётся избыток пространства. Традиционный русский город резко контрастировал с западной урбанистической застройкой. В Лондоне, Париже, Мадриде, даже Праге, абсолютно непредставимы сады вокруг домов обычных горожан (дворцы иное дело). В Москве XVII века такой подход был нормой. «При каждом доме есть непременно сад и широкий двор; оттого говорят, что Москва обширнее Константинополя и более открыта, чем он», – писал Павел Алеппский. Весной город утопал то в яблоневом, то в вишнёвом цвету, а затем его накрывала волна сирени, особенно любимой москвичами. Задолго до того, как в Европе стали разбивать общедоступные парки, в Москве отводились громадные площади под увеселительные сады и луга.
Сады воплощали не только потребность людей в совместном времяпровождении, но и не менее важную психологическую нужду в уединении. Столичный боярин XVI-XVII вв. стремился обеспечить своей жене отдельный храм рядом со двором. Традиция иметь часовню в садике для благочестивых женщин поддерживалась не только среди высшего сословия и не только в допетровский период. Так, в некоторых деревнях средней полосы России ещё в середине XX столетия обычным явлением была маленькая часовенка на приусадебном участке, где молилась «черничка» (оставшаяся в родительском доме дочь, принявшая решение не выходить замуж и посвятить себя Богу).
Многолюдные соборы чужды древнерусской религиозности, потому что создавали психологический дискомфорт и неэкономичны, особенно для отопления в зимнее время. Более-менее состоятельный горожанин при первой возможности предпочитал строить домовую церковь. Самые именитые старались обзавестись несколькими – с различными посвящениями, чтобы эксклюзивно отмечать Господские и Богородичные праздники, дни святых покровителей семьи, рода. А вот люди победнее могли позволить себе лишь собственную икону в храме своего села или слободы. Да, да – никакого коммунизма: в традиционной русской церкви верующие молились перед личными иконами, которые стояли, тем не менее, в общественном храме.
Для большинства современных христиан церковь – своеобразный аналог больницы, куда приходишь на процедуры и покидаешь, не вникая во внутреннее функционирование. В Древней Руси всё было иначе. Распорядителями приходских храмов являлись сами прихожане, а не безлико-далёкое синодальное начальство. Кандидатура приходского священника церковной администрацией не навязывалась, а лишь утверждалась правящим архиереем. Хозяева храма, – приход, – сами (и отнюдь не формально) определяли какому батюшке служить у них и какое жалованье ему выделить.
Кстати, о городских концах. Кто обеспечивал безопасность проживания в русских городах? Какие организации служили аналогами ОМОНов, РУБОПов, ГИБДД, всего того нарастающего кома силовых структур, которые честно, но не слишком эффективно борются с нарушениями и криминалитетом? Совершенно очевидно, что никакая структура не в силах узнать лучше самого человека какими способами обеспечить ему безопасность. И древнерусские горожане эту истину прекрасно понимали.
Хотя существовали общегородские службы охраны, караульную стражу несло согласно внутреннему графику всё правоспособное мужское население. Каждый квартал города на ночь запирался специальными воротами, заграждался рогатками. Древнерусский правопорядок был ориентирован не на карательные меры, а на профилактику преступлений. И здесь важнейшим фактором являлось всеобщее право ношения оружия. Никакая уважающая себя женщина не отправлялась в путь, если при ней не было двух ножей: один для бытовых нужд, второй – для обороны. О мужчинах упоминать излишне.
Старинные фонари, которые можно видеть за витринами музеев – не праздная забава. Всякий житель русского города с наступлением сумерек обязан был зажигать осветительный прибор, с ним ездить или ходить. Без фонаря перемещались лишь те, кому было зачем скрываться. Поэтому ночной дозор имел право арестовывать всех, кто выходил на улицу без огня. Встречный путник был источником света и, конечно, порождал совсем другие чувства, чем бездушный встречный фонарь.
Современный человек уделяет внимание подчас кардинально иным вещам, чем люди традиционного уклада. Иногда может показаться, что последний является чем-то примитивным по сравнению с технической фазой развития цивилизации. На самом деле всё обстоит с точностью до наоборот. Приблизительно до XV-XVII века жизнь европейских стран и России мало чем принципиально отличалась от древнеримской, греческой или даже шумерской. Те же лошади и паруса в виде транспорта, колющее-режущее оружие, средства связи, уровень научных знаний, энергетические источники... Однако, именно это постоянство базового инструментария цивилизованной жизни привело к его своеобразному совершенству и органическому единству с основами культуры. Обращаясь к мельчайшим сторонам традиционного русского быта можно поражаться тому единству формы и содержания, которым он обладал. В этом отношении наш современный быт выглядит гораздо менее совершенным, мы находимся лишь в самом начале выработки тех инструментов культуры, которые предоставило нам бурное развитие технологий.
Одним из лейтмотивов современного быта является неослабевающий дефицит времени. На техническом уровне он подпитывается соревнованием транспортных средств и линий коммуникации. Многие убеждены, что увеличение скорости передвижения и эффективность связи помогают разрешать какие-то проблемы. Правда, до конца проблемы всё равно не исчезают, ибо их разрешение изначально расположено в иной плоскости. Человеческие дела, – личные ли, экономические, политические, – зависят не столько от физических показателей, сколько от психофизиологии. А она за несколько столетий, истекших с начала научно-технической революции, не претерпела серьёзных изменений. Вот почему традиционный уклад был нацелен не на количественные, внешние показатели, а на внутренний мир человека, качество его повседневного существования.
В доиндустриальной России никто не гонялся за скоростью. Люди вели себя так, будто полностью овладели ей и, возможно, были гораздо ближе к истине. Путешествия сокращались или удлинялись в зависимости от характера дела или желания путешественников. Отправляясь куда-нибудь на несколько дней или даже месяцев, они рассматривали время, проведённое в дороге не как досужее, потраченное впустую или наполовину, тщательно выверяя маршрут, не смущаясь делать продолжительные остановки около святынь или других, представляющих интерес, объектов.
Ярким примером служит царский путь богомолья из Москвы до Соловков, в котором первые Романовы проводили несколько месяцев. Богомолье пролегало через крупнейшие монастыри и города, хотя, варьируясь год от года, включало за определённый период все более менее значимые пункты, располагавшиеся на трассе. Паломничество сочеталось с решением местных, региональных проблем, текущими делами. Вместе с царским поездом передвигалась канцелярия, туда прибывали гонцы и послы. Передвижная резиденция превращала даже самую маленькую ставку в столицу, потому что столица – не город, а полнота власти.
Удобства во время санных поездок превращали полость, в которой находился пассажир в мини-салон: «Сани выстилаются внутри медведем, у богатых – белым, у других – чёрным. О коврах – не спрашивай!» – делился своими впечатлениями поляк Маскевич, посещавший Россию в качестве агрессора, в далеко не лучший период её истории.
Роман Багдасаров
публикуется в сокращении
http://www.win.ru/civil/865.phtml?PHPSESSID=8cf37b5b41afd15fcb3191d5cf65a7a6
